Неточные совпадения
Левин вдруг покраснел, но не так, как краснеют взрослые люди, — слегка, сами того не замечая, но так, как краснеют
мальчики, — чувствуя, что они смешны своей застенчивостью и вследствие того стыдясь и краснея еще больше, почти до слез. И так странно
было видеть это умное, мужественное лицо в таком детском состоянии, что Облонский
перестал смотреть на него.
Нехлюдову
было легче с
мальчиками, чем с большими, и он дорогой разговорился с ними. Маленький в розовой рубашке
перестал смеяться и говорил так же умно и обстоятельно, как и старший.
Отец трепетал над ним,
перестал даже совсем
пить, почти обезумел от страха, что умрет его
мальчик, и часто, особенно после того, как проведет, бывало, его по комнате под руку и уложит опять в постельку, — вдруг выбегал в сени, в темный угол и, прислонившись лбом к стене, начинал рыдать каким-то заливчатым, сотрясающимся плачем, давя свой голос, чтобы рыданий его не
было слышно у Илюшечки.
Однажды Петрик
был один на холмике над рекой. Солнце садилось, в воздухе стояла тишина, только мычание возвращавшегося из деревни стада долетало сюда, смягченное расстоянием.
Мальчик только что
перестал играть и откинулся на траву, отдаваясь полудремотной истоме летнего вечера. Он забылся на минуту, как вдруг чьи-то легкие шаги вывели его из дремоты. Он с неудовольствием приподнялся на локоть и прислушался. Шаги остановились у подножия холмика. Походка
была ему незнакома.
—
Перестаньте! — воскликнул Шишмарев, почти в отчаянии и закрывая себе от стыда лицо руками. Он, видимо,
был очень чистый
мальчик и не мог даже слышать равнодушно ничего подобного.
Старший сын хозяев, должно
быть, очень неглупый
мальчик, заметил это, и когда Александра Григорьевна
перестала говорить, он сейчас же подошел к Сереже и вежливо сказал ему...
— Я вовсе не хотел оскорбить тебя, друг мой, — отвечал он, — напротив, я о тебе сожалею. Ты приготовляешься к такому шагу в жизни, при котором пора бы уже
перестать быть таким легкомысленным
мальчиком. Вот моя мысль. Я смеялся невольно и совсем не хотел оскорблять тебя.
Я, помнится, почувствовал тогда нечто подобное тому, что должен почувствовать человек, поступивший на службу: я уже
перестал быть просто молодым
мальчиком; я
был влюбленный.
Присел он и скорчился, а сам отдышаться не может от страху и вдруг, совсем вдруг, стало так ему хорошо: ручки и ножки вдруг
перестали болеть и стало так тепло, так тепло, как на печке; вот он весь вздрогнул: ах, да ведь он
было заснул! Как хорошо тут заснуть! «Посижу здесь и пойду опять посмотреть на куколок, — подумал,
мальчик и усмехнулся, вспомнив про них, — совсем как живые!..» И вдруг ему послышалось, что над ним запела его мама песенку. «Мама, я сплю, ах, как тут спать хорошо!»
Мальчик без штанов. Говорю тебе, надоело и нам. С души прет, когда-нибудь
перестать надо. Только как с этим
быть? Коли ему сдачи дать, так тебя же засудят, а ему, ругателю, ничего. Вот один парень у нас и выдумал: в вечерни его отпороли, а он в ночь — удавился!
Люди, поющие в хоре тенором или басом, особенно те, которым хоть раз в жизни приходилось дирижировать, привыкают смотреть на
мальчиков строго и нелюдимо. Эту привычку не оставляют они и потом,
переставая быть певчими. Обернувшись к Егорушке, Емельян поглядел на него исподлобья и сказал...
— Когда же
будет гуттаперчевый
мальчик? — не
переставали спрашивать дети каждый раз, как один выход сменял другой. — Когда же он
будет?..
Одна старуха вела
мальчика в большой шапке и в больших сапогах;
мальчик изнемог от жары и тяжелых сапог, которые не давали его ногам сгибаться в коленях, но всё же изо всей силы, не
переставая, дул в игрушечную трубу; уже спустились вниз и повернули в улицу, а трубу всё еще
было слышно.
Евдокия Антоновна (утешая). Ну
перестань, Олечка, поверь мне, это так нелепо.
Мальчик один, без семьи, ты ему дашь так много любви, — ведь я знаю, какое у тебя сердце, Олечка. Что же тут плохого? Неужели
будет лучше, если
мальчик станет развратничать, как все они? Ведь это ужас!
Мальчик перестал читать и задумался. В избушке стало совсем тихо. Стучал маятник, за окном плыли туманы… Клок неба вверху приводил на память яркий день где-то в других местах, где весной
поют соловьи на черемухах… «Что это за жалкое детство! — думал я невольно под однотонные звуки этого детского голоска. — Без соловьев, без цветущей весны… Только вода да камень, заграждающий взгляду простор божьего мира. Из птиц — чуть ли не одна ворона, по склонам — скучная лиственница да изредка сосна…»
— Ах, оставь, не говори ты мне этого слова. Честный гражданин! И откуда, из какого учебника ты эту архивность вытащил? Пора бы
перестать сентиментальничать: не
мальчик ведь… Знаешь что, Вася, — при этом Кудряшов взял Василия Петровича за руку, —
будь другом, бросим этот проклятый вопрос. Лучше
выпьем по-товарищески. Иван Павлыч! Дай, брат, бутылочку вот этого.
На следующий день
мальчик глядел бодрее,
перестал ныть, температура понизилась; он улыбался и просил
есть.
Федя, семилетний
мальчик с бледным, болезненным лицом,
перестает есть и опускает глаза. Лицо его еще больше бледнеет.
И с тех пор
мальчик перестал есть мясо — не стал
есть ни говядины, ни телятины, ни баранины, ни кур.
Мальчики перестали смеяться и искренно пожалели сироту-Митьку, которому, должно
быть, несладко жилось у его сердитой названой тетки. Потом они занялись птенчиками. Они решили оставить маленьких голубков в голубятне и навещать их как можно чаще, а заодно навещать и Митьку, успевшего сильно заинтересовать детей Волгиных.
Военная служба того времени, особенно в гвардии, требовала значительных расходов и вознаграждалась, и то не всегда, только впоследствии. Пущенные же по гражданской части молодые люди, почти
мальчики, тотчас же получали некоторое, хотя незначительное, содержание, пользовались доходами и
переставали быть на полном отцовском иждивении. Такая перспектива для себя самого и подраставшего сына более улыбалась Василию Ивановичу. Потому-то он и не записал своего сына при самом рождении в военную службу.